– Ну как, говорил я вам, что останетесь с носом? Нечего было вешать на меня какое-то убийство! – кривил он в ехидной усмешке свой беззубый рот. – Не на того напали! Я невиновен, господа! Теперь-то вам это ясно? А если вам надо представить шефу еще какие-нибудь доказательства, то можете преподнести ему мои отпечатки пальцев.

Он протянул к ним свои руки, растопырив пальцы. Этого ему не следовало делать. Старший инспектор, не раздумывая ни секунды, поблагодарил его за готовность к сотрудничеству с полицией во время расследования и моментально снял отпечатки пальцев. Они распрощались. Закрыв за собой дверь, полицейские облегченно вздохнули. Наконец-то им удалось продвинуться на шаг вперед. В тот же день сержант Дайк отправился в Лондон, где старший инспектор Черрил из Скотленд-Ярда подтвердил, что отпечатки пальцев на бокале из-под пива, обнаруженные на столе в комнате убитого, идентичны с отпечатками пальцев Джозефа Уильямса.

Полицейские получили ордер на арест и отправились к отставнику. Он снова стал издеваться над ними.

– Явились меня арестовывать? Но ведь это же глупость! Вы опозоритесь! Голову даю на отсечение, что вы не докажете мою виновность.

Во время следствия он утверждал, что невиновен, смеялся над предъявленным обвинением, на суде тоже не многое смогли доказать, дамские бигуди или окурки и группа крови мало кому показались убедительными уликами.

Адвокат Норман Кинг умолчал в своей защитной речи об идентифицированных отпечатках пальцев – единственной серьезной улике, а обратил все внимание на остальные, предложенные обвинением для рассмотрения присяжными.

– Что за улика бигуди?! Да, госпожа Уильяме оставила при переезде мужу коробку со старыми непригодными бигуди. Они серийного производства. Только представьте себе, сколько их может быть только на лондонских чердаках?! Выходит, что все, кто еще не выбросил их на помойку, могут быть заподозрены в убийстве Уолтера Динивана? Разумеется, нет! Так же обстоит дело и с коричневым бумажным пакетом. Таких пакетов тысячи! Может быть, кто-то видел, как обвиняемый Уильяме нес молоток в пакете к дому Динивана? Нет. Что же это за улика? Обвинение строится на выводах экспертов, определивших, что у курившего в доме Динивана та же группа крови, что и у подсудимого Уильямса. Ученые утверждают, что можно проводить сравнительную экспертизу, взяв для установления группы крови незначительное количество слюны, оставшейся на окурке. Не имею ничего против, хотя это и новшество. Но я не уверен, достаточно ли это проверенный метод. Взвесьте все хорошенько, господа присяжные заседатели. Решится ли кто-нибудь из вас на основании этого метода анализа решать вопрос о жизни и смерти обвиняемого? Готов ли кто-нибудь из вас взять на себя тяжесть ответственности за жизнь Джозефа Уильямса? Верите ли вы в безошибочность такого метода?

Присяжные сомневались, и подсудимый был освобожден. Но Джозеф Уильяме не выдержал нервного напряжения и ночью в день своего освобождения из-под стражи признался журналисту Норману Рею в убийстве старика Динни. Журналист опубликовал его свидетельство уже после смерти Уильямса и подтвердил тем самым, что ученые в своих анализах не ошиблись.

АККУРАТНЫЙ ГРЕК

– А вы кто? – спросил инспектор Конрад Роденгаст человека в униформе.

– Эдвин Финнерти, ночной сторож.

– А что за униформа на вас?

– Нашей фирмы.

– Что вы здесь делаете?

– Охраняю помещения редакции и склады «Рурал Нью-Йаркер».

– А что это такое?

– Журнал.

– Не слышал о таком.

– Вполне возможно, он адресован прежде всего сельским жителям в окрестностях Нью-Йорка и дальше.

– В котором часу вы вышли на улицу?

– В половине третьего. Остановился перед домом, расположенным возле Восьмой авеню, 337. Вас интересуют подробности, господин инспектор?

– Да, конечно.

– Так вот, я набил трубку и закурил. Видите ли, в этом бедламе в центре Нью-Йорка я чувствую себя как дома и часто не замечаю всего этого гама. Но в два-три часа утра здесь почти спокойно. Поэтому я услышал, как хлопнула дверь соседнего пансиона.

– Вы не поинтересовались, что там происходит?

– Нет. Зачем мне это было надо?

– Вам не показалось это необычным?

– Нет. Я все хорошо видел. Дверь расположена немного выше, чем обычно. К ней ведет лестница в несколько ступенек. И я увидел там фигуру какого-то парня. Он пятился, словно что-то тащил. Затем исчез за перилами.

– Вам не показалось это подозрительным?

– Нет. Почему? Здесь, в центре Нью-Йорка слоняется всякая нечисть, вам это самому хорошо известно, господин инспектор, поэтому и решил, что это кто-то смывается ночью из пансиона и тянет за собой свои манатки, чтобы не платить за ночлег. Так вот, а затем я отчетливо услышал удар, словно кому-то заехали куском тяжелого кабеля. И я его увидел.

– Как он выглядел?

– Как выглядел? Что можно увидеть в темноте? Небольшого роста, коренастый.

– Куда он направлялся?

– К углу Девятой авеню. Там исчез. Дело в том, что на почтамте в это время как раз закончилась смена, и из здания вышло несколько десятков служащих, и он смешался с ними. Но знаете, что меня поразило, господин инспектор?

– Что же?

– У того парня уже ничего не было в руках. Он ничего не нес! «Куда подевался его узел?» – спросил я сам себя. Мне даже в голову не пришло, что он оставил лежать мешок возле лестницы. Сами видите, в этом месте падает тень. Я плюнул на этого парня, решил вернуться назад в здание, но почему-то передумал и пошел посмотреть, нет ли чего у лестницы. Там и обнаружил труп.

– Что вы предприняли?

– В ту минуту ничего, господин инспектор, дело в том, что в этот момент я услышал те самые шаги.

– Какие те самые?

– Похожие на те, что были у парня, который сначала тащил мешок, а затем вдруг ушел без него.

– Вы его увидели?

– Да. Он шел вон оттуда, от угла Восьмой авеню. Когда я его увидел, он выглядел, как и раньше.

– И как же он выглядел?

– Такой маленький, широкоплечий. Под мышкой у него была сложенная газета. Он подошел к входу, поднялся по ступенькам к двери, вошел в пансион, и двери за ним захлопнулись. Вот и все.

– И что вы сделали?

– Что я сделал? – переспросил сторож. – Хотел побежать к телефону и вызвать полицию. Но тут двери пансиона снова открылись, и из них вышел все тот же парень. Из-за парапета мне была видна только верхняя часть туловища, но это был он. Парень нес что-то продолговатое, завернутое не то в газету, не то в бумажный кулек, и снова направился к Восьмой авеню. И знаете, что меня удивило, господин инспектор? Парень прошел всего в шаге от трупа и даже глазом не моргнул. Не остановился, не склонился и даже не взглянул на него.

– Вы пошли за ним?

– Конечно же я пошел за ним. Он направлялся на станцию «Пенсильвания». Я прибавил шагу, чтобы он не исчез из вида.

– Затем вы увидели полицейский патруль.

– Точно. Дежурная машина находилась на углу Тридцать третьей. Полицейские направились за ним и задержали его.

Этот невысокий коренастый человек страшно испугался, когда полицейский положил ему руку на плечо. У парня были темные прямые волосы, оливково-желтая кожа, черные глаза, и говорил он на ужасном английском.

– Вы арестованы. Следуйте за нами, – сказал ему полицейский.

– Почему с вами? – спросил неизвестный.

– Об этом вам сообщат в участке. Как вас зовут?

– Джон Манос, – сказал парень и достал свои документы. – Я ничего не сделал, почему я должен идти с вами?

– Откуда вы?

– Я грек. Греция. Работать в Бронксе. Не очень хорошо говорить, но работать хорошо. Я «о'кей бой». Спросишь моего шефа, он говорит: «Манос – ты о'кей бой».

– Где ты живешь, Манос? – спросил полицейский.

– Руминг-хауз. Гостинка. Дом номер 337 на Тридцатой улице.

– Почему ты ночью выходишь из дома и снова возвращаешься? Ночной сторож видел тебя.

– Первый раз я вышел, когда был голоден. Я был страшно голоден. Я целый день был болен. Плохо, очень плохо. Живот. Потом было хорошо, и я был голоден.